Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
— А порожняк? — спрашивает вдруг Постойко.
— И порожняк будет! — отвечает министр. — А не будет, — вдруг озорно блеснул он глазами, как бывало, когда коногонил в шахте, — а не будет, так начальник комбината сядет на электровоз, главный инженер станет десятником откатки, а я… я сдам министерство кому-нибудь более толковому, а сам пойду к тебе учиться на комбайнера…
— Ясно! — негромко говорит начальник комбината.
— И ничего вам не ясно! Ничего! — говорит министр уже в кабинете Сидора Трофимовича.
— Так машина ж выдержала испытание.
— А шахта не выдержала!
— С порожняком мы дело наладим, товарищ министр. Вы же меня не первый день знаете…
— Да разве только в порожняке дело? Раз комбайн так жрет ваш порожняк, так, значит, и весь подземный транспорт надо перестраивать. Пути перестилать. Двухколейные штреки строить. Диспетчерскую службу наладить. А когда комбайны в полную силу войдут, так у вас горные работы начнут отставать, лимитировать…
— Да… — почесал затылок Сидор Трофимович. — Не было у бабы хлопот, так купила порося…
Все рассмеялись.
— Тебя одно порося уже в мыло вогнало… — усмехнулся министр. — А как их будет пять или шесть на шахте? Что тогда? У тебя ствол задохнется от такого изобилия угля!
— Ох, дал бы только бог такое положение! — засмеялся Сидор Трофимович.
— Даст, должно быть!
— Ну, это еще не скоро… — утешает Горового директор завода. — Машина должна пройти еще испытание… проверку временем… в разных горных условиях…
— Правильно! — подтвердил министр. — Сколько вы предполагаете, Дмитрий Иванович, запустить образцов в этом году?
— Мечтаю, товарищ министр, — застенчиво отвечает Трофименко, — испробовать еще… две машины.
— Всего, значит, три? — спокойно уточняет министр. — А начальник комбината что думает?
Снисходительно посмеиваясь, начальник комбината замечает:
— У нашего конструктора домашние масштабы.
— А как вы размахнетесь?
— В три раза больше! Восемь-девять комбайнов!
— Вы б еще сказали — десять-двенадцать! — возмущается директор завода. — Не вам же их делать, а мне!
— Что? Много? — сочувствует министр.
Почувствовав поддержку, директор завода быстро отвечает:
— Хотел бы, конечно, побольше, товарищ министр, но… пять машин я обещаю твердо!
Усмехнувшись, министр загибает пальцы, подсчитывая: — Легко на пальцах подсчитать — три, потом пять и, как предел мечтаний, девять! Так? — И вдруг неожиданно для всех резко заканчивает: — А надо пятьдесят! И еще до конца этого года!
Присутствующие ошеломлены названной цифрой и молчат, один только директор вскакивает с места:
— Пятьдесят?! Но вы забыли, товарищ министр, что у нас сентябрь на дворе?!
— А вы забыли, что есть еще октябрь, ноябрь, декабрь? — вспыхивает министр, и в глазах его зажигается непреклонная воля. — Вы забыли, что завод имени Кирова недаром у нас зовется шахтерским арсеналом! Пятьдесят комбайнов тридцать первого декабря должны быть на шахтах Донбасса!
Директор растерян:
— А испытание? — бормочет он.
— Вот это и будет вашим испытанием!
Вечер в поселке. В домах загораются огни.
Осень. Кружась в воздухе, падают желтые листья.
В вечерней тишине особенно явственно слышатся звонкие голоса откатчиц и лязг вагонеток на эстакаде.
Легкий ветер раскачивает на терриконе цепочку желтых электрических огней.
Задумавшись, идут по улице министр и секретарь обкома Кравцов. Где-то далеко-далеко раздается пронзительный мальчишеский свист.
Министр вдруг останавливается, прислушивается. Кравцов, улыбаясь, спрашивает:
— Молодость вспомнил? А можешь ты сейчас так свистнуть?
— Не знаю… Давно не приходилось.
— А ты попробуй.
— Коногону можно было, министру неудобно.
Падают, падают листья… Далекий паровозный гудок, сигнальные звонки у клети…
— Каждый раз, как побываю на шахте, — вдруг растроганно говорит министр, — так, поверишь, сразу вижу себя молодым и веселым…
— Лихой был танцор! — вспоминает Кравцов.
— А ты? Любимец всех шахтерских девушек, Алеша-баянист.
— Я и сейчас балуюсь на баяне, времени только нехватает.
Из-за угла появляется группа девушек, шагающих в обнимку по мостовой.
Крайняя справа бойко запевает частушку:
Что мне муж с молотком
Иль с лопатой за плечом?
А пойду я замуж скоро
За шахтера-комбайнера!
Вслед за ней весело подхватывает другая девушка:
Мой миленок теперь
Все равно, что инженер.
Потому что комбайнер —
Это тоже ИТР!
— Слышишь! — радостно шепчет министр. — Поют уже!
— Раз в Донбассе запели, значит, пойдет комбайн!
И они молча продолжают прогулку, каждый улыбаясь своим собственным мыслям.
— А ты не удивился цифре «пятьдесят»? — неожиданно спрашивает министр.
— Я сейчас об этом думаю.
— По-твоему, я перегнул?
Кравцов отвечает не сразу:
— Нет… Но будет трудно!
— Знаю! Но я умышленно на это пошел!
— И это понятно. Надо кончать с кустарным испытанием комбайна и смело пускать его в жизнь! Так?
— Совершенно верно! Все равно каждая новая шахта, каждый новый пласт будут новым испытанием и для комбайна, и для людей!
— А будет комбайн, появится и необходимость его быстрее освоить! Так?
— Так! Хорошо мне с тобой разговаривать!
— Мне тоже приятно, но только холодно, брат! — Кравцов поднимает воротник плаща. — Все-таки сентябрь.
Министр опять останавливается:
— Сентябрь! Закрой глаза, Алексей!
— Чего ты?
— Закрой на секунду глаза, и давай вспомним… Осень сорок первого года…
Кабинет товарища Сталина. Перед письменным столом вождя стоят Кравцов и министр.
— Вы понимаете, что вам сейчас нужно делать? — спрашивает товарищ Сталин.
Обдумывая каждое слово, Кравцов тихо, но взволнованно отвечает:
— Понимаем, товарищ Сталин! В Кузбассе и Караганде давать столько добычи, чтобы возместить потерянный донбасский уголь!
— Это очень важно! — подчеркивает Сталин и выходит из-за стола. Пройдясь по кабинету, он останавливается и спокойно продолжает: — Но уже сегодня надо заняться вопросом восстановления Донбасса!
— Но там же… немцы?! — взволнованно вырывается у изумленного министра.
Сталин не спеша набивает табаком свою трубку и, как само собой разумеющееся, объясняет:
— Да, пока немцы там, а мы здесь, следует подготовить мощные насосы, моторы и другое необходимое оборудование, чтобы с первого же дня освобождения приступить к откачке воды из затопленных шахт. Мы уже разместили ряд заказов на уральских заводах, а вам нужно будет направиться в Америку.
— Слушаю, товарищ Сталин, — четко, по-военному, отвечает министр.
Закурив трубку, Сталин иронически замечает:
— Поезжайте, но не очень обольщайтесь. Вряд ли в Америке пойдут навстречу нашим заказам. В их расчеты входит совсем другое. Они хотели бы долгие годы видеть наш Донбасс затопленным и в развалинах!.. Предложите им доллары. А надеяться будем только на свои силы. Поэтому вам, — обращается Сталин к Кравцову, — я советую полететь в Ленинград. Расскажите ленинградцам, что нам предстоит выкачать из шахт Донбасса миллионы кубических метров воды — целый подземный океан! Рабочие поймут вас и сделают все, несмотря на блокаду!
— Слушаю, товарищ Сталин! — отвечает Кравцов.
Аэродром. Серый вечер. Осенняя изморозь.
Друзья крепко пожимают друг другу руки. Не узнать министра в модном, элегантном пальто и широкополой шляпе и Кравцова в военной шинели, с наганом. В рокоте сильных моторов не слышно и прощальных слов.
Взмахнув рукой, министр подымается по трапу пассажирского самолета.
Кравцов скрывается в кабине тяжелого бомбардировщика.
Отрываясь от бетонной дорожки, взмывает на юг пассажирский самолет.
Тяжелый бомбардировщик в сопровождении двух истребителей берет курс на север.
И тотчас же из океанской волны выплывает город небоскребов. Огромные, подавляющие своей холодной неприступностью здания Нью-Йорка.
За длинным овальным столом восседают промышленные короли и магнаты Америки, и среди них, рядом с председателем, наш министр.
Говорит долговязый старик в просторном, мешковатом пиджаке, с юношеским румянцем на щеках:
— Мы с удовольствием готовы принять ваши заказы на вертикальные насосы. Но к чему такая поспешность в сроках исполнения? Позволительно спросить: о каком восстановлении Донецкого бассейна говорит господин советский представитель, если немецкие армии стоят у стен Москвы?!
Улыбки на лицах слушателей… Оратор эффектно заканчивает свою речь:
